Совсем недавно артист с большой буквы, отличный музыкант и автор песен Дмитрий Шуров — он же Pianoбой — порадовал талантом и сплошным драйвом на малой сцене краеведческого музея запорожцев. Публика ликовала от его настроения, импровизаций и эмоций. Нам кроме музыки достался кусочек истории в теплом общении.
— Дмитрий, вы всегда хотели быть музыкантом?
— Да, определенно с детства понимал, что хочу быть музыкантом. Есть в моей жизни один процесс, когда я чувствую себя как рыба в воде и обо всем забываю – это написание музыки. Ты садишься, что-то ловишь, и из ничего рождается что-то. Это круче, чем все наркотики мира. Это заставляет тебя заниматься сочинительством снова и снова…
— Вам хочется любви со стороны неблизких людей? Скажем так — массы?
— Мне фиолетово. Но каждый раз, когда выходит альбом, песня или клип, я чувствую себя несколько раздетым. Вот представьте себе, что вы без одежды, без счета в банке и без стабильной работы оказываетесь на шумном перекрестке в Нью-Йорке. Вот именно так чувствует себя автор, когда он первый раз отдает песню на суд зрителя. В этот момент хочется, чтобы любили, говорили что-то приятное, а не только критиковали и сравнивали с кем-то. Но этот момент слабости длится недолго – часа четыре с момента релиза. К концу дня тебе уже все становится фиолетово.
— Слышала, что у вас дома просто огромное количество музыкальных инструментов. Это так? Не мешают обычной бытовой жизни?
— Смотря с кем сравнивать. Если со Стиви Уандером, то мало. Если с кем-то из наших пианистов, то много. Причем многие инструменты сами нашли меня. Например, орган, который раньше стоял в одном из костелов Цюриха, можно сказать, просто свалился мне на голову. Люди, которым он был не нужен, получили его в наследство. Инструмент привезли в Украину в вагоне с гуманитарной помощью, практически контрабандой – он был спрятан среди колготок и носков.
— Какой из этих инструментов ваш любимый?
— Я давно хотел найти пианино битловского периода и встретил необычного человека, который занимается реставрацией и перепродажей клавишных. У него несколько квартир в Киеве, забитых инструментами. Выглядит это как склад замороженной военной техники. Там я перепробовал все инструменты – идеально звучало самое задрипанное, в мелких трещинках. По легенде на него упала большая люстра. Такое пианино-ежик. Но с тех пор это мой любимый инструмент, который звучит на всех моих записях.
— Как изменилась ваша жизнь музыканта с рождением сына?
— Приходится больше идти на компромиссы, но оно стоит того. Был период, когда мы жили на квартире, где вся моя работа находилась в спальне. Как в типичной малогабаритной квартире, в 10-метровой спальне помещалась кровать, слева от нее пианино, в углу – столик с компьютером и микрофонами. Ко мне регулярно приходили коллеги, и мы занимались музыкой. Но когда появился ребенок, со всем этим пришлось завязывать. То есть семейная спальня-студия – ок, но плюс детская – это перебор, это больше, чем мы смогли выдержать.
— Ваш сын Лев и сам отлично музицирует? Вы поддерживаете эти его способности, не боитесь, что он вас «переиграет»?
— Я с удовольствием буду ему подыгрывать! Ребенок – это верхний уровень создания, и если ты понимаешь, что создал что-то прекрасное, это приятно. В хорошем плане меня шокирует то, что он сейчас делает. С другой стороны, я понимаю, он ребенок и пользуется «авансами» – я сам это проходил. Именно поэтому мы не отдавали его ни на какие «голоса страны» и прочие конкурсы, хотя нас приглашают. Я волнуюсь по поводу повышенного внимания и поверхностной похвалы моего сына. Поскольку и взрослого тебя зачастую хвалят не потому, что ты такой крутой, а потому, что людям от тебя что-то надо. И на выходе, кроме разочарования, можно ничего не получить.
— Слышала, что ваша супруга Оля была не готова к встрече с вами. Почему? Вы считаете, что вас свела судьба или случай?
— В случае с Олей у меня произошла классическая история: бах и все — влюбился наповал! А для Оли наша встреча была несвоевременной и неудобной. Ей было трудно свыкнуться с мыслью, что с таким человеком, как я, у нее может быть что-то серьезное. Мы миллион раз расставались, сходились, снова расставались, и каждый раз навсегда. Оля свое отплакала на свадьбе. Я вытаскивал ее из туалета. У меня такого раньше не было. Возможно, так бывает у других? Я был смущен: когда мы все решили и запланировали, вдруг с ней случился небольшой «брейкдаун». Она проплакала весь самый ответственный для нас день. Я не мог понять и до сих пор не понимаю – хорошо это или плохо? После мы больше никогда не ставили под вопрос то, что у нас есть и, надеюсь, этого никогда не случится.
— Вы делали еще что-то, чтобы заработать на жизнь?
— С 12 лет я делал множество аранжировок для непонятных артистов. Моими первыми гонорарами были конфеты, шампанское, потом пять долларов, чуть позже десять. Однажды меня попросили записать 30 минут украинского гопака, 30 минут – это много! Но мне пришлось научиться играть гопак.
— Вы долгое время сотрудничали с разными коллективами, в том числе и с самыми известными — «Океан Эльзы», «Земфира». Мирно с ними простились? Обид не осталось?
— Нет, конечно, какие обиды? Скрывать не стану, не все прощания были легкими, но рано или поздно все заканчивается. А за тем, что заканчивается, как показывает практика, обычно появляется что-то новое и горзадо более интересное. Досады нет, только благодарность за полученный опыт.
— Вы долго петь учились? Открыли для себя в этом плане что-то интересное?
— Не долго, но учился. Я занимался с преподавателем, и чем дальше занимался, тем больше мне нравилось. Пение — это же не просто пение, но это еще и дыхание, это работа лица, осанка, очень много всего. Как-то раз на уроке у меня был момент такой интересный, когда даже у меня вдруг открылось дыхание. Я сознание практически потерял. У меня было такое чувство, как будто я не дышал раньше, вот вообще никогда в жизни и вдруг задышал…
— Вы очень любите импровизировать на концертах? У вас есть такие песни, которые родились вот прямо на ходу?
— Да практически все, за редким исключением. И это не просто нормально — это здОрово, потому как, мало того что такой процесс — драйв для музыканта, это также энергообмен со слушателями. Люди это чувствуют и они участвуют в происходящем.
