Всякий хороший театр начинается с вешалки, продолжается главной мыслью спектакля, а заканчивается всеобщим катарсисом в зале. При этом все, что происходит на сцене, невозможно, как говорится, без «блюдца с голубой каймой», хоть минималистичного, но непременно некоторого обрамления. И здесь начинается самое интересное: каким должно быть оформление истории – от устройства сцены до костюмов актеров? И кто тот гений, создающий красоту – форму действа; задающий ритм, приводящий в движение, оживляющий героев?
Главный художник Запорожского ТЮЗа Татьяна Власенко буквально вчера в ходе встречи «Естецькі суботи» в арт-галерее Barannik приоткрыла завесу (или занавес) тайны художественного закулисья театра и рассказала о своей работе.
О себе
— Я училась в Беларуси в Бобруйском художественном училище росписи по древу. Мы расписывали дощечки, хлебницы, матрешки и прочее. Позже мы поехали в Брест на практику и мне стало так тяжело, когда я поняла, что целых три года буду расписывать матрешки… Я сказала маме, что убегу, но она ответила: «Тебе не отдадут, доченька, диплом» (смеется). Позже она увидела, что в нашем ТЮЗе есть место художника-декоратора.
Так в 85-м году я попала в наш Театр молодежи декоратором. Три года я проработала на этой должности, и это было очень хорошее время, потому что теперь я знаю всю театральную кухню полностью – я все делала своими руками. Я всегда очень плотно работала в связке с декораторами – так доработалась, что один из них стал моим мужем (и поныне:). У моего мужа, кстати, замечательное театральное образование – он закончил одесское театральное училище – им много там всего давали от методик до идей. Теперь нам никто не может сказать, что «это невозможно».
О новых решениях и прорывах в театре
— Много чего в театральном искусстве уже реализовано – от перформансов до шоу, но сейчас во всех театрах я вижу некоторое «подвисание». Нельзя сказать, что ничего не происходит – происходит очень многое, но нет такого сквозного прорыва в оформительских решениях. Есть первые маячки в цифре, если вы видели, например, когда герой ступает, от него разлетаются цифры повсюду. Но для того чтобы это вышло на уровень искусства, должен быть человек, который сделает из этого искусство, потому что удивить нас фокусом – я нажал, и вся стена засияла – это прекрасно, но это пока только голая физическая возможность. Чтобы это создало ситуацию, кульминацию и очищение – то, что мы ищем в театре – я думаю, что это нужно чуть-чуть технически довертеть и понять, как это преподнести. Это скоро будет, оно уже витает в воздухе.
О том, как это было впервые
— Были интересные моменты взаимодействия с режиссерами и актерами. Например, первый мой спектакль, в котором я выступала главным художником – «Гроза» Островского. Здесь режиссером был Виктор Кошель, ныне известный украинский актер. Он взялся ставить «Грозу», мы с ним сели обсуждать , а у меня, естественно, есть свое представление об этом произведении – он мне и говорит: «Таня, ты ничего не понимаешь, это комедия». Я ему говорю: «Витя, ну что ты? Какая комедия?». Он: «Ты не знаешь, я тебе сейчас все расскажу – это ужасно смешно». Я ему: «Ты точно, Витя, уверен?». Точно. И тут меня озарило – я сделала оформление в стиле «лубок». У нас были такие платья с крупным узором типа дымковской игрушки , и они должны были быть в таком замкнутом пространстве, как коробка или забор. И тут начинается самое интересное – столярка закрывается на неделю, и меня туда никто не пускает. Я стучу, а мне оттуда кричат: «Все в порядке, Таня, мы работаем».
В итоге, там дым коромыслом, газ-квас… Витя рвет и мечет, ругается на всех, кричит. И здесь я поняла сразу, что нужно научиться делегировать полномочия, чтобы не делать все самой, потому что это физически нереально. Завершается это все таким образом: я вижу на прогонах спектакля и понимаю, что это никак не смешно, то есть совершенно не комедия. И вдруг Витя кричит: «Что вы мне тут делаете? Что вы мне показываете трагедию? Это же драма!».
О том, как это работает в связке с режиссером
Бывает так, что мы делаем все вместе в процессе, а бывает так, что режиссер просит что-то. Здесь я поняла, что если режиссер говорит «не надо этого делать», то этого действительно делать не стоит – оно будет не востребовано. А бывает, что режиссер сначала говорит, что «мне в этом спектакле ничего не нужно», а потом и то, и другое, и третье просит сделать.
Вообще сценография ближе всего к архитектуре, к архитектурному заказу. Есть архитекторы, которые творят на бумаге, но все равно это пространственное искусство и здесь все должно быть практично и естественно. Художник не должен дать завалиться композиционно каким-то вещам, как, например, смещение по сцене всех предметов мебели в одном направлении и прочее.
О художественных решениях
— В целом мне нравятся минималистические решения. Я никогда не буду ничего лишнего на сцену вешать. Единственное, что я могу, какую-то бабочку верху в сказке добавить, чтобы провалов не было – для композиционного равновесия. Но, впрочем, это тоже крайний случай – мы скорее всего повесим что-то обозначающее смену места действия. Дело в том, что театр нашего формата он доведен уже до идеала. Лучшие, кто работали в таком театре – это Давид Боровский и Даниил Лидер. Их решения – это всегда образец.
Например, Боровский для пьесы памяти Высоцкого нашел откидные старые фанерные гнутые стулья – секционные, сшитые между собой. Он собрал их в каре и повесил на штанкеты. Вначале они выполняли роль стола, накрытого белой скатертью; скатерть снимается, ставится стена – здесь стулья хлопают, как окна (здесь звучат стихи Высоцкого, его музыка); в конце все это становится погостом. Вот пример крайне удачно подобранной одной трансформенной вещи, которая все время работает в спектакле и работает на образ. У того же Боровского в спектакле «А зори здесь тихие» точно так же «работали» весь спектакль борта от старых военных машин – они были и деревьями, и тропами и т.д.
О материалах, средствах и реализациях
— Что касается финансирования, то это не 90-е, когда не было ничего и выдумывалось «из ничего», сейчас средства есть. Но моя работа очень сильно ограничена технически. ТЮЗ – это бывшее здание ДК. В каждом театре есть коробка сцены и специальная надстройка на крыше, куда уходят все задники, декорации на системе штанкетов. Штанкеты – это такие палки на веревках, которые поднимает механизм, но в нашем случае все делается по старинке, то есть вручную. У нас всего пять таких штанкетов, что очень ограничивает возможности. На этих штанкетах висят декорации, на них же и «летают» иной раз актеры. Но у нас, когда мне режиссер говорит, что вот здесь кто-то слетит, я отвечаю, что никто не слетит, потому что нет никаких гарантий безопасности, и я не знаю , в каком там все состоянии. Технология и материалы очень много значат. Я точно знаю, какой материал как работает – хорошо берет или отдает свет.
Дело в том, что то, что выглядит грубо и слишком броско в жизни – зачастую отлично выглядит на сцене, а то, что изящно и элегантно в жизни – порой на сцене просто никакое , унылая тряпочка. Сама сцена многое съедает светом, формой, отдалением. Все это нужно учитывать, в том числе и индивидуальные особенности фигур актеров. Разница фактур на сцене очень хорошо работает на образ. Мода совершенно никакого значения не имеет, потому что это то, что проходит за один сезон, а спектакль будет жить несколько лет.
О сложностях в постановке
— Самые сложные для художника постановочные спектакли, когда время действия не обозначено. Я таких три спектакля делала, поверьте, это трудно.
О детских спектаклях
— Очень люблю детские спектакли, потому что там можно разгуляться и пошалить. Все отмечают, что у нас хорошие детские спектакли – мы их ставим круче, чем взрослые. Особенности детских спектаклей в том, что они короче и это всегда экшен.
Об индивидуальных работах и желании
— От коллективного творчества иногда просто устаешь, потому я делаю и свои работы как художник. Иногда просто хочется отвечать только за себя. Индивидуальное творчество – это та отдушина, которая никогда и не пропадала. Возможно, скоро можно будет открыть экспозицию, но, к сожалению, на личное творчество не так много времени. В год я делаю где-то три работы.
Отметим, что сейчас в команде Запорожского ТЮЗа работает около 200 человек, непосредственно с главным художником связаны около ста человек.
Автор: Ева Миронова
