Сегодня, 14 декабря, Украина отмечает День ликвидатора ЧАЭС. В этот день 31 год назад был введён в эксплуатацию саркофаг, возведённый над 4 блоком Чернобыльской АЭС высотой 110 метров. Из зоны в кратчайшие сроки были вывезены 115 тысяч человек, а 600 тысяч специалистов ещё на протяжении нескольких лет ликвидировали последствия аварии.
Александу Карчевскому 58 лет, он — пожарный, бывший сержант ГПЧ-8. Летом 1987 года его и ещё 4 человек отправили в Чернобыль для ликвидации стихийных пожаров. О том, что увидели ликвидаторы, как только въехали в заброшенный город, можно ли было отказаться от работы в Чернобыле и как измерялась степень облучения, Александр рассказал ГОЛОСу.
– Когда вы попали в Чернобыль?
–Я не из первых, до меня там были вахты. Я туда попал в 87-м, а авария была в 86-м. Нас ехало из Запорожья 5 человек. Мне тогда было всего 28 лет, я был молодой, и мне казалось, что впереди ещё вся жизнь.
– Какие именно работы вы выполняли?
– Я был в пожарной охране – там же всё заброшено. Это был разгар лета, вот мы и выезжали на стихийные пожары. Трава сухая, бывает, кто-то что-то бросил или само вспыхивает. Даже от стекла может загореться. Ну, а там я ещё попал в стройбригаду: строить новую пожарную часть.
— Как выглядел Чернобыль, когда вы увидели его впервые?
– Как-то странно. Я не говорю — дико, нет, просто… пусто. Никого нет, только военные или мы. Всё заброшено, прямо, как показывают в фильмах – и очень тихо, никакого движения. Я не испугался, но всё это было очень необычно. Впрочем, был один эпизод: мы выехали из Припяти. И там стоят люди с удочками – рыбачат. Совсем рядом! А вообще, из местных там ни одного человека не было тогда. Всех эвакуировали. Людей вообще было немного — или те, кто ходят в белом, или обслуживающий персонал – в Чернобыле, например, тогда был даже один магазин.
– Ваша семья знала, куда вы едете?
– Да, в то время об этом уже можно было говорить открыто. У меня ещё после поездки родилась дочка, в 88-м. Жена, возможно, и переживала, но мне не говорила.
— Вы никогда не боялись, что поездка скажется на здоровье ребёнка?
– А в то время никаких предупреждений не было. Поговаривали – «нежелательно», но, знаете, не слишком громко. Слава Богу, всё обошлось.
— Много людей там было, помимо вас?
– Из Запорожья отправили пятерых, а со всей Украины был взводный отряд. С каждой области по пять-шесть человек. Мы не знали всех возможных последствий, поэтому было спокойно. Мы смотрели на это как на задание, которое нужно выполнить. Насколько я знаю, сейчас все мои коллеги из той команды живы.
— Долго вы там пробыли?
– Три вахты по 15 дней. Две недели там, потом домой.
— Когда выезжали из зоны отчуждения, вы измеряли уровень облучения?
– Нет, не измеряли, у каждого на воротнике был накопитель. На нём не было никаких отметок и шкал, по которым мы сами могли бы снять показания. Уезжали – отдавали накопитель. У каждого с собой была карточка, где после вахт писали показания. Писали «как всем». Сколько было нужно, столько нам и писали.
— И какая у вас цифра стояла в итоге?
– 1,75 или 2 рентгена (на самом деле, согласно документам, Александр подвергся радиоактивному излучению в размере 4,5 бэр, — прим. ГОЛОСа). Много это или мало было на то время, не знаю. Мы не были информированы.
— То есть, когда вы ехали, никто не говорил о возможных последствиях?
– Кто же будет говорить. Узнавать стали уже позже, из прессы. Хотя вот Правика и Кибенка (Виктор Кибенок и Владимир Правик принимали участие в тушении пожара в первые часы после аварии на Чернобыльской АЭС, — прим. ГОЛОСа) из Припятской части сразу направили в Москву, где они и умерли. Вот об этом мы знали, и от этого было жутковато.
— Вам выдавали противорадиационные костюмы?
– Нет, не было ничего. Мы были в обычной форме. Просто мы её оставляли там, никуда в этой одежде не выезжали.
— Вам предоставили какую-то компенсацию?
– Тогда была совсем другая оплата, в зависимости от зоны. Тем, кто работал на самой станции, платили в тройном размере, кажется. Позже я не получал ни автомобиль, ни квартиру – ничего такого.
— Вы когда-нибудь считали, что совершили что-то особенное?
– Я не хочу говорить громко, но то, что от меня требовалось — я выполнил. Я никогда не искал причин, чтобы не поехать. Мне кажется, это зависит от человека, правильно? Кто категорически не хотел ехать – тот не поехал.
— А выбор был?
–Можно было и отказаться. Но нежелательно – потом были бы последствия.
— Когда-нибудь думали, кто или что стало причиной аварии?
– Да как везде: недосмотрели, упустили. Человеческий фактор. Этого же специально не сделаешь.
— А хотели бы сейчас попасть в Чернобыль?
– Я никогда об этом всерьёз не думал. В принципе, можно было бы поехать, посмотреть… Знаете, мне кажется, там ничего не изменилось, стало только ещё более пусто.
Фотографии Дмитрия Чернышева.
